В суровых коридорах Генерального штаба в Равалпинди, где власть измеряется не голосами избирателей, а завуалированными приказами, будущее Пакистана вновь пишется чернилами, которые темнее любого демократического мандата. Как отмечает издание International Policy Digest, нация стоит на знакомом, но гораздо более опасном перепутье, выбирая не просто между генералом и политиком, а между двумя непримиримыми концепциями государственности. Сможет ли Пакистан стать республикой, управляемой своим народом, или ему суждено остаться демократией лишь на словах, подчиненной прихотям всевидящей военной элиты?
На одном полюсе этого противостояния находится генерал Асим Мунир, человек железной дисциплины, который сегодня командует не только армией, но, по сути, и всей страной. На другом — Имран Хан, бывшая звезда крикета и некогда любимец того самого истеблишмента, который теперь стремится стереть его наследие. Несмотря на тюремное заключение, Хан остается непокорным эхом в национальном сознании, его имя звучит на уличных протестах и в зашифрованных чатах, а его поддерживают миллионы преданных сторонников.
Происходящее сегодня — это не просто очередное падение премьер-министра или усиление военных. Это крах так называемого «гибридного режима» Пакистана — хрупкой конструкции, где гражданский фасад прикрывает военное командование, а демократические ритуалы служат для одобрения, но не оспаривания укоренившейся архитектуры власти. Парадокс Имрана Хана заключался не в том, что он бросил вызов генералам, а в том, что он слишком хорошо перенял их методы. Придя к власти в 2018 году в результате тщательно срежиссированного, по мнению многих, политического проекта, он должен был стать модернизирующим символом и борцом с коррупцией, который наведет порядок, не меняя правил игры. Однако власть неизбежно пробуждает амбиции.
К 2021 году Хан осмелел: он начал ставить под сомнение контроль военных над внешней политикой и их вмешательство в гражданское управление, обращаясь напрямую к народу через головы генералов. Его отстранение от власти в апреле 2022 года должно было стать перезагрузкой системы, но вместо этого разожгло пожар. Хан мгновенно превратился из главы правительства в символ сопротивления. Каждый арест, каждое судебное препятствие, казалось, лишь углубляли пропасть между правителями и управляемыми. На выборах в феврале 2024 года, несмотря на то что лидеры его партии PTI оказались в тюрьме, а партийный символ был запрещен, независимые кандидаты, поддержанные Ханом, одержали ошеломляющую победу — это был демократический бунт против системы.
Ответ генерала Мунира был хирургически точным и жестким. В отличие от предшественников, скрывавших свою власть за гражданскими одеждами, он не видит нужды в маскировке. Воспитанник военной разведки, он рассматривает Хана не просто как помеху, а как экзистенциальную угрозу господству армии. Тысячи активистов PTI были задержаны, военные трибуналы судят гражданских лиц, а некогда независимая судебная система расколота. Пакистанская пресса, давно находившаяся под давлением, теперь окончательно поставлена на колени. То, что осталось от гражданского управления, — это спектакль, срежиссированный военными.
Этот кризис — не только политический, но и экзистенциальный. Экономика страны катится от одного кризиса к другому, валюта обесценивается, а граждане задыхаются под гнетом инфляции и отчаяния. Однако именно сейчас в Пакистане выросло самое политически грамотное поколение в истории: люди, вооруженные смартфонами и разбирающиеся в социальных сетях, остро осознают, что участие в выборах не равно демократической власти. Их связь с Ханом — это вера в то, что он представляет собой первую серьезную угрозу старому порядку.
Трагедия Пакистана заключается в жестокой иронии: нация, основанная на демократических идеалах, стала заложницей армии, которая утверждает, что защищает ее, в том числе от ее же собственного народа. Этот внутренний раскол — не просто региональная проблема. Пакистан с населением, превышающим российское, ядерным арсеналом и шатким положением между Индией, Китаем, Ираном и Афганистаном представляет собой глобальный риск. Сейчас возможны три сценария: укрепление авторитаризма, хрупкое перемирие с возвращением Хана в политику на жестких условиях или полномасштабный коллапс. То, что когда-то казалось немыслимым, теперь стало вполне вообразимым, и мир, так часто предпочитавший отводить взгляд, больше не может игнорировать происходящее.
