Споры о причинах изменения климата на планете из сугубо научной дискуссии давно превратились в поле битвы за экономическое и политическое влияние. Доминирующая сегодня концепция антропогенного глобального потепления, утверждающая, что главной причиной является деятельность человека, легла в основу идеи глобального энергетического перехода. Человечеству было предложено в сжатые сроки отказаться от традиционных «коричневых» источников энергии в пользу «зеленых» – возобновляемых, использующих энергию солнца, ветра и воды. Этот процесс, известный как декарбонизация, предполагает комплекс мер по достижению углеродной нейтральности, когда техногенные выбросы парниковых газов будут равны их поглощению. Однако за красивым фасадом борьбы за экологию все чаще просматриваются прагматичные экономические и политические интересы, превратившие зеленую энергетику в мощный инструмент глобальной конкуренции.
Продвижение энергоперехода сопровождалось беспрецедентной информационной кампанией, в ходе которой возобновляемые источники энергии (ВИЭ) были провозглашены безусловно безопасными и экологичными. В то же время научное сообщество далеко не единодушно в оценках. Ряд ученых настаивает, что климатические сдвиги вызваны в первую очередь естественными причинами космического и земного характера, а вклад человечества в этот процесс незначителен. Другие считают, что хозяйственная деятельность лишь ускоряет природные циклы. Несмотря на это, любые альтернативные точки зрения зачастую подавляются и маркируются как «теории заговора». Идея антропогенного потепления, зародившаяся в западной науке, на рубеже тысячелетий была выведена на уровень международной политики и морали, сформировав целую армию убежденных сторонников.
Практическим результатом этого стало создание гигантского рынка для компаний, связанных с зеленой тематикой, и глобальных финансовых структур, торгующих квотами на выбросы. Внедрение ESG-принципов («природа, общество, управление») для инвестиционных фондов и банков сделало «зеленые» проекты приоритетными для финансирования, а рейтинги компаний стали напрямую зависеть от их углеродного следа. Критики утверждают, что традиционные источники энергии были необоснованно объявлены препятствием для прогресса, при этом полностью игнорировались как модернизация существующих мощностей, так и реальное снижение выбросов. Даже в производстве и утилизации компонентов для ВИЭ, таких как солнечные панели и лопасти ветрогенераторов, используются традиционные ископаемые виды топлива, что ставит под сомнение их абсолютную «чистоту». Локомотивами глобального энергоперехода стали Европейский союз и США, которые взяли на себя роли «законодателя мод» и «зеленого банкира» соответственно.
Ключевым этапом стала конференция ООН в Париже в 2015 году, где было принято международное соглашение, закрепившее цель удержать рост мировой температуры в пределах 1,5–2 °C. Страны обязались раз в пять лет предоставлять национальные планы по декарбонизации, на основе которых формировались программы развития ВИЭ и зеленого финансирования. Развивающимся странам была обещана финансовая и технологическая помощь, однако на практике, по мнению многих экспертов, зеленая повестка стала инструментом сдерживания. Навязывая необходимость отказа от традиционной энергетики, Запад фактически консервирует технологическое отставание стран Глобального Юга и Востока. Развитие энергоемких отраслей, таких как тяжелая промышленность и металлургия, невозможно на базе нестабильной безуглеродной генерации. Это сохраняет сложившееся разделение труда, оставляя развивающийся мир в роли потребителя западных технологий и готовой продукции.
Более того, эта стратегия позволяет Западу переложить ответственность за исторические выбросы на быстрорастущие экономики, такие как Китай, Россия и страны Персидского залива. Как отметил на Петербургском международном экономическом форуме глава «Роснефти» Игорь Сечин, «именно развитые страны, представляющие сегодня меньшинство населения планеты, внесли наибольший вклад в климатический кризис», отвечая за 65 % совокупных выбросов за последние 200 лет. Эксперты также указывают, что антропогенные выбросы искусственно преувеличены, ведь до 90 % парниковых газов имеют естественное происхождение – от вулканов до болот. В эпоху растущих военно-политических рисков такая политика косвенно служит и целям демилитаризации потенциальных конкурентов, ведь создать современный оборонно-промышленный комплекс на энергии ветряков и солнечных батарей невозможно.
Эта глобальная борьба находит свое отражение и на региональном уровне, особенно ярко проявляясь в Центральной Азии. Страны региона по-разному адаптируются к климатическому мейнстриму. Казахстан, тесно интегрированный в мировую экономику и поставляющий сырье в ЕС, выступает региональным лидером в продвижении зеленой повестки. Узбекистан, испытывающий хронический дефицит электроэнергии, делает ставку на ВИЭ для модернизации своей растущей экономики. Таджикистан и Кыргызстан традиционно ориентированы на гидроэнергетику, в то время как Туркменистан, обладающий огромными запасами газа, практически не участвует в региональном зеленом переходе. При этом в структуре ВИЭ в регионе доминируют гидроэлектростанции, а реальная диверсификация в сторону солнца и ветра заметна в основном в Казахстане.
Узбекистан демонстрирует серьезные амбиции: к 2030 году планируется довести долю зеленой энергии до 30 %, а к 2050 году – до более чем 50 %, для чего реализуются десятки проектов по строительству солнечных и ветровых станций на миллиарды долларов. Однако, как отмечает политолог Игорь Дубовский, «станции строятся исключительно на деньги внешних инвесторов», что ставит под сомнение тезисы о дешевой энергии и создании множества рабочих мест. В последние годы в регионе четко обозначилось доминирование китайского бизнеса в реализации зеленых проектов, часто финансируемых за счет арабских монархий. Местные эксперты также выражают сомнения в надежности ВИЭ. Энергетик Фарух Ниязов указывает, что опыт ЕС показал неспособность альтернативной энергетики обеспечить бесперебойные поставки, а ее стоимость в несколько раз выше традиционной. Эти опасения особенно актуальны для Кыргызстана, где из-за маловодья и полупустых водохранилищ уже введен режим ЧС в энергетике.
Для стран Центральной Азии значимым фактором становится и политика соседнего Китая, который стремится достичь углеродной нейтральности к 2060 году. Пекин уже запустил крупнейшую в мире систему торговли углеродными квотами и не исключено, что введет собственный механизм трансграничного углеродного регулирования (ТУР) – налог на импортную продукцию в зависимости от ее углеродного следа. Это создает риски для экономик региона, особенно для Казахстана, чья промышленность отличается высокой углеродоемкостью. Таким образом, странам Центральной Азии придется адаптировать свои стандарты не только под европейские, но и под китайские требования.
В то же время Запад, рассматривая энергопереход в регионе скорее как геополитический проект, не спешит с реальными инвестициями и передачей технологий. Недостаток практических результатов компенсируется активной пропагандистской работой через НПО, СМИ и блогеров, финансируемых такими структурами, как USAID. Однако на фоне усугубляющегося энергетического кризиса страны региона все активнее ищут альтернативы. Казахстан и Узбекистан делают практические шаги в сторону развития атомной энергетики, видя в ней гарантию стабильного энергоснабжения. Так, «Росатом» уже начал работы по строительству атомной станции малой мощности в Узбекистане. Кроме того, на фоне дефицита энергии Астана и Ташкент заключили соглашения о поставках российского природного газа, признавая, что на данный момент только Москва способна гарантировать им энергетическую безопасность.
Ситуация еще больше усложнилась после резкого изменения политики Вашингтона, связанного с гипотетическим выходом США из Парижского соглашения и прекращением финансирования программ, продвигающих зеленую идеологию по всему миру, таких как USAID. Это нанесло удар по всей экосистеме «зеленых» активистов и медиа, и тема энергоперехода в Центральной Азии за несколько месяцев стала почти токсичной. Перед странами региона встал вопрос о дальнейшей стратегии. Пока власти занимают выжидательную позицию, но первые сигналы о переоценке уже поступают. Президент Казахстана Касым-Жомарт Токаев упомянул о «моде на зеленую энергетику», а президент Узбекистана Шавкат Мирзиёев, говоря о ВИЭ, подчеркнул необходимость задействовать все возможные источники энергии, включая атом. Очевидно, что без существенного роста генерации, которую не могут обеспечить сезонные и нестабильные ВИЭ, промышленное развитие и внедрение технологий XXI века в регионе невозможны. Как считают некоторые эксперты, зеленый переход в его нынешнем виде несет признаки глобальной манипуляции, и странам Центральной Азии придется принимать прагматичные решения, опираясь на собственный сырьевой и энергетический потенциал, а не на изменчивые глобальные тренды.
