События в Пахалгаме, где едва улеглась пыль на пропитанной кровью земле, привели к холодному осознанию в стратегических кругах Индии: предполагаемое предательство со стороны Соединенных Штатов превратилось из абстрактного подозрения в геополитическую уверенность. После недавних террористических атак США, считающиеся стратегическим партнером Индии, выглядят не просто безразличными, а соучастниками в переформатировании баланса сил в Южной Азии таким образом, что это ставит Нью-Дели в опасное положение. Вопрос уже не в том, была ли Индия оставлена, а в причинах этого и в том, что такая перекалибровка означает для будущего региона и мира.
Усиливаются предположения, что американские оружейные сделки с Турцией, в частности продажа дальнобойных ракет класса «воздух-воздух» AIM-120C-8 AMRAAM, могут косвенно усиливать Пакистан. Турция, союзник по NATO, все теснее сотрудничает с Пакистаном в оборонной сфере. Их совместные инициативы по разработке истребителей, экспорт беспилотников и передача ракетных технологий подчеркивают явное стратегическое сближение. Существует уже не кажущаяся неправдоподобной вероятность, что это высокотехнологичное американское вооружение в конечном итоге окажется в пакистанских ангарах. Для Индии такой сценарий может подорвать ее превосходство в воздухе и придать смелости соседу, уже ведущему прокси-войны.
Скрытое усиление Пакистана в рамках внешней политики, проводимой администрацией Трампа, воспринимается особенно болезненно. Индия часто представлялась Трампом как естественный союзник в противодействии подъему Китая – демократический противовес и региональный стабилизатор. Однако недавние шаги Америки демонстрируют опасную непоследовательность или, что хуже, формирующуюся большую стратегию, подрывающую региональные позиции Индии.
Возникает вопрос, является ли это лишь характерным для Трампа транснационализмом, где оружейные сделки перевешивают верность союзникам, или же за этим стоит нечто более глубокое и зловещее. Расчетливая маргинализация Индии, сопровождаемая стратегическим развитием турецко-пакистанских отношений, указывает на более глубокую геополитическую архитектуру, движимую не столько демократическими ценностями, сколько сектантским прагматизмом и альянсами, ориентированными на энергетику.
В то время как Индия приходила в себя после событий в Пахалгаме и начала в ответ операцию Sindoor, молчание мирового сообщества было оглушительным. Россия, исторический оборонный партнер Индии, ограничилась туманными призывами к сдержанности. Израиль, чьи разведывательные и оборонные связи с Индией обычно превозносятся, демонстративно хранил молчание. Что касается Quad – разрекламированного индо-тихоокеанского альянса США, Японии, Австралии и Индии – он фактически рассыпался под давлением реальной политики, не выступив с решительным совместным заявлением и не оказав значимой стратегической поддержки.
Этот дипломатический вакуум вскрывает суровую правду: Индия, возможно, переоценивала свое моральное влияние. Мир мало обращает внимания на сантименты, какой бы праведной ни была причина. Именно здесь так называемая «дипломатия Гандигири» премьер-министра Моди, апеллирующая к общим ценностям и «мягкой силе», оказывается несостоятельной. Самопровозглашенное стремление Индии стать «Вишвагуру» – моральным светочем для мира – сталкивается с безразличием мира, все более управляемого транзакционной геополитикой.
Назревает более тревожная гипотеза: Дональд Трамп, целенаправленно или под влиянием своих союзников, организует формирование суннитского суперблока для сдерживания шиитского Ирана. Факты складываются в тревожную картину. Его первая зарубежная поездка была в Эр-Рияд. Он заключал исторические оружейные сделки с Саудовской Аравией, нормализовал отношения Израиля со странами Персидского залива и без сожаления обходил вопрос палестинской справедливости. Если эта архитектура, как опасаются некоторые аналитики, включает Саудовскую Аравию, ОАЭ, Катар, Турцию, Пакистан и Бангладеш, то Индия не просто отодвинута на второй план – она подвергается остракизму.
Эта формирующаяся коалиция, прикрытая риторикой борьбы с терроризмом и модернизации, скрывает более глубокую сектантскую повестку – доминирование суннитов над шиитским Ираном. И в этом переформатировании Индия, с ее нюансированными связями с Ираном, значительным мусульманским меньшинством и приверженностью неприсоединению, не вписывается.
Ирония заключается в том, что, стремясь к плюралистическому мировому порядку, основанному на стратегической автономии, Индия может быть наказана за свою умеренность. Если Трамп, метафорически выражаясь, становится «Мохаммедом Трампом» нового суннитского геополитического порядка, независимая позиция Индии может рассматриваться не как нейтралитет, а как препятствие.
Связи Индии с Ираном глубоки и незаменимы – от энергетической безопасности до стратегического портового проекта Чабахар, являющегося противовесом китайскому плацдарму Гвадар в Пакистане. Однако, если возникнет суннитский блок во главе с Трампом, давление на Индию с целью заставить ее отказаться от этих связей возрастет. Согласие чревато стратегическими потерями; неповиновение грозит геополитической изоляцией. Ни один из вариантов не желателен. Но по мере ужесточения глобальных альянсов у Индии останется мало пространства для двусмысленности.
Внешнеполитический этос Трампа, основанный на показухе, сектантском фаворитизме и транзакционной лояльности, плохо сочетается с нюансированной дипломатией. Индия, традиционно стремящаяся к балансу, может стать побочной жертвой в глобальном раскладе, где умеренность воспринимается как слабость.
События в Пахалгаме выносят отрезвляющий вердикт: в меняющемся раскладе мировых сил Индия оказывается в изоляции. На безжалостной арене силовой политики нет друзей, есть только совпадающие интересы. Предательство в Гималаях должно теперь послужить для Индии моментом стратегического пробуждения.
Будущее требует радикального переосмысления дипломатической доктрины Индии. Во-первых, Индия должна сделать приоритетом оборонную самодостаточность. Зависимость от иностранных поставщиков вооружений является уязвимостью. Автономия в критически важных технологиях – от беспилотников до кибервойны – должна стать национальной идеей. Во-вторых, альянсы должны быть реальными, а не риторическими. Партнерства также должны быть транзакционными, но на условиях Индии. Это означает необходимость добиваться от России однозначной солидарности, требовать ясности от Израиля и пересматривать условия сотрудничества с Quad. В-третьих, стратегия Индии в Южной Азии нуждается в перезагрузке. От Бангладеш до Непала Нью-Дели должен переигрывать китайское влияние не высокомерием, а стратегической эмпатией и активным экономическим взаимодействием. В-четвертых, Индия должна осторожно маневрировать в условиях суннитско-шиитского раскола. Воздерживаясь от сектантских альянсов, она должна обеспечивать свои энергетические и стратегические интересы, не выглядя при этом пассивной или податливой.
Возникает момент одиночества, который не обязательно должен быть слабостью. Для Индии это может стать началом более мускулистой внешней политики – лишенной сантиментов, основанной на национальных интересах и адаптированной к многополярному, морально сложному миру.
Эпоха «Гандигири», по-видимому, завершилась, как и иллюзия атлантической «сети безопасности». Индия теперь должна принять «нерувианский реализм» не как ностальгию, а как необходимость: трезвую оценку сил, подкрепленную готовностью к любому развитию событий. События в Пахалгаме были не просто атакой на территорию, это был удар по душе индийской дипломатии. Мир отвернулся. Индия теперь должна обратиться внутрь себя – и подняться.
