Недавняя череда дипломатических контактов на высшем уровне между Ашхабадом, Москвой, Тегераном и Вашингтоном свидетельствует о серьезном сдвиге во внешней политике Туркменистана. Как отмечает издание The Jamestown Foundation в своем обзоре Eurasia Daily Monitor, страна, десятилетиями придерживавшаяся строгого нейтралитета, начинает играть все более заметную роль на международной арене и в региональной политике.
Этот поворот, назревавший годами, набрал обороты с приходом к власти в 2022 году нового президента Сердара Бердымухамедова, сменившего на этом посту своего отца. Уход со сцены в 2023 году трех влиятельных советников правительства, имевших тесные связи с Россией, также открыл путь для дальнейших перемен. На фоне растущей напряженности между мировыми державами Ашхабад получил уникальную возможность использовать свои исторические и региональные связи для усиления своего влияния.
Растущее международное значение Туркменистана было практически неизбежно. Страна обладает колоссальными запасами природного газа, занимает стратегическое положение на Каспийском море, гранича с Афганистаном и Ираном, и находится на пересечении ключевых торговых коридоров «Восток-Запад» и «Север-Юг». Именно эти факторы сегодня привлекают к ней пристальное внимание ведущих мировых игроков.
Интересы держав очевидны. Россия стремится восстановить свое влияние в регионе. Соединенные Штаты заинтересованы в развитии экономических связей и, возможно, сотрудничества в сфере безопасности. Китай, в свою очередь, является ключевым партнером, который не задает вопросов об авторитарном характере туркменского режима. Сам же Ашхабад демонстрирует готовность играть роль посредника, например, в урегулировании напряженности вокруг Ирана.
Правительство Сердара Бердымухамедова активно продвигает Туркменистан как важнейший транзитный узел, альтернативный другим международным маршрутам. Особое внимание уделяется развитию тесных связей с Турцией как с форпостом тюркского мира, что порождает разговоры о возможном принятии Ашхабадом политики «одна нация, два государства» по примеру Азербайджана.
Однако для понимания будущего курса Туркменистана важно осознавать его кардинальные отличия от соседей по Центральной Азии. Во-первых, в стране сохраняется сильное влияние клановой системы. Власть сосредоточена в руках одной племенной группы, что во многом объясняет жесткий контроль над обществом. Нынешняя открытость может свидетельствовать как об уверенности режима в своих силах, так и о понимании, что без внешних партнеров противостоять вызовам будет невозможно.
Во-вторых, государственная идеология делает ставку на тюркизм, а не на ислам. Власти жестко ограничивают религиозную жизнь, одновременно продвигая туркменский язык и культуру, а в качестве второго языка — русский или турецкий, в то время как другие страны региона делают выбор в пользу английского или китайского. Страна становится все более мононациональной, так как представители других этносов покидают ее, а трудовая миграция среди туркмен практически отсутствует.
В-третьих, политическая система Туркменистана во многом напоминает неосоветскую модель с выстроенной вертикалью власти номенклатурного типа, но без коммунистической идеологии. Это создает сложное положение: с одной стороны, существует определенная предрасположенность к диалогу с Москвой или Пекином, с другой — протюркская и протурецкая позиция толкает страну в ином направлении.
По мере того как Ашхабад будет занимать все более весомое место на мировой арене, именно его тюркский вектор, вероятно, будет усиливаться. Это делает краткосрочные шаги туркменского руководства труднопредсказуемыми, но может помочь спрогнозировать его долгосрочный путь, который все теснее будет связан с Турцией и Западом.
