Десятилетиями пакистанская демократия вращается в замкнутом круге: избранные правительства терпят неудачу, разочарование в обществе нарастает, и в дело вмешиваются военные – часто под тихие аплодисменты. Как отмечает издание The Friday Times, каждый такой цикл завершается одним и тем же выводом: «демократия здесь не работает». Однако этот рефлекторный диагноз упускает из виду более глубокую проблему, лежащую в основе политической культуры Пакистана. Демократическому развитию мешает не какая-то культурная несовместимость с выборами, а стойкое убеждение элит, подкрепленное нетерпением народа, что демократия не является чем-то важным, как только она становится грязной, сложной или неудобной.
Этот консенсус черпает силу из трех устойчивых мифов: что власть заслуживают только «чистые» политики, что военные по своей природе аполитичны и что на духовенство можно положиться как на прогрессивный моральный авторитет. Вместе эти представления создают удобную фикцию, позволяющую пакистанцам отвергать реальные демократические реформы в пользу коротких путей, которые обещают стабильность, но редко ее приносят.
Пакистанский политический класс всегда судили по невыполнимым стандартам. Общество требует не просто хорошего управления, а безупречного – лидеров, пришедших к власти незапятнанными, не тронутыми компромиссами и не испорченными амбициями. Любая неизбежная ошибка избранного лидера – скачок инфляции, обвинение в коррупции или борьба за власть – быстро становится моральным приговором, а не политическим просчетом. Считается, что плохое управление – это отражение дурного характера, и решение, следовательно, заключается в поиске «чистого» лидера, а не в укреплении институтов.
Каждое поколение ищет своего политического спасителя: Аюб Хан, Зульфикар Али Бхутто, Зия-уль-Хак, Наваз Шариф, Первез Мушарраф, Имран Хан. Каждый из них начинал как «чистая альтернатива» своему несовершенному предшественнику. И каждый из них покидал свой пост, обвиненный в тех же грехах. Этот цикл сохраняется, потому что пакистанской политике не позволяют функционировать как политике – спорной, грязной, основанной на сделках, – а вместо этого судят ее как моральный тест, в котором человеческая слабость становится невыносимой.
Второй миф – об аполитичных, действующих из лучших побуждений и стоящих над схваткой военных – укоренился еще глубже. Публичный имидж генералов основан на эффективности, неподкупности и патриотизме. Пакистанцы часто принимают этот нарратив, потому что он соответствует утешительной логике: если политики несовершенны, а институты слабы, то должен быть кто-то, кто знает, что делать. Однако идея аполитичной армии рушится под грузом истории. С 1958 по 2008 год Пакистан провел больше времени под властью военных, чем гражданских.
Даже в периоды гражданского правления военные определяли внешнюю политику, национальную безопасность и границы политического инакомыслия. Что еще важнее, значительная часть населения часто приветствовала эти вмешательства – не потому, что предпочитала авторитаризм, а потому, что не видела функциональной альтернативы. В этом и заключается трагедия: неоднократные перевороты в Пакистане не были навязаны вопреки коллективной воле.
Третий миф – о том, что пакистанское духовенство может служить умеренной и прогрессивной силой, – сохраняется, несмотря на многочисленные доказательства обратного. Элиты продолжают верить, что религиозный истеблишмент можно привлечь к реформам, диалогу или социальному согласию. Эта надежда игнорирует собственные политические стимулы духовенства: для сохранения влияния требуется жесткость, а не умеренность. Сменявшие друг друга правительства, от Бхутто до Мушаррафа и Имрана Хана, пытались использовать религиозных деятелей для легитимации своей власти. Каждая такая попытка лишь усиливала политическое влияние духовенства, ослабляя гражданские институты.
Когда эти три мифа сходятся воедино, Пакистан каждое десятилетие оказывается в одном и том же тупике. К политикам предъявляются требования, которым не может соответствовать ни один человек. Военным позволено оставаться верховным арбитром. А духовенство выступает в роли морального ориентира, несмотря на свое поляризующее влияние. В такой среде демократия становится условным экспериментом, который принимают, когда он дает быстрые результаты, и от которого отказываются, когда он предсказуемо дает сбой.
Единственный выход из этого цикла – культурный, а не конституционный. Пакистан должен разрушить мифы, которые делают демократию вечно уязвимой. Это означает признание того, что политики всегда будут несовершенны, и системы должны компенсировать их недостатки, а не полагаться на святых. Военные не могут быть одновременно и судьей, и игроком. А духовенство, участвуя в общественной жизни, не должно определять политическую повестку. Демократические институты становятся сильнее через стойкость, а не через гладкость.
Беспорядок в демократии – это не признак провала, а доказательство того, что она функционирует. Задача Пакистана – не найти следующего «чистого» лидера или институт-спаситель. Задача – принять обычную, терпеливую работу в рамках демократической политики, которой никогда не уделяли того времени и уважения, которого она заслуживает.
