В Африке разворачивается тихая, но глубокая трансформация. Пока заголовки мировых СМИ поглощены другими кризисами, на континенте, который долгое время считался периферией, происходит геополитическая перестановка. Это не старая «драка за Африку», а нечто более сложное – соревнование не за завоевание, а за значимость. По мере того как США постепенно сокращают свое присутствие, освободившуюся нишу занимают четыре крупных игрока: Китай, Европейский союз, Индия и Россия, к которым активно присоединяются и другие азиатские демократии, такие как Япония и Южная Корея. Они меняют не только выбор Африки в области развития, но и ее роль в мировом порядке.
Отступление США стало особенно заметным на фоне их прежней активности. В начале XXI века казалось, что отношения с Африкой выходят на новый уровень благодаря таким знаковым инициативам, как PEPFAR – Чрезвычайный план президента по борьбе со СПИДом. Однако при последних двух администрациях стратегия США дрейфовала. Бюджет USAID сократился, важные программы в области управления и сельского хозяйства были урезаны, а цели развития уступили место приоритетам безопасности и «стратегическому соперничеству с Китаем». В столицах Африки – от Найроби до Лагоса – посыл ясен: США по-прежнему уважаемы, но уже не являются незаменимым партнером.
В образовавшийся вакуум стремительно ворвался Китай с прагматичным и смелым подходом. С 2000 года Пекин предоставил африканским правительствам кредиты на сумму более 170 миллиардов долларов, построив тысячи километров железных и автомобильных дорог, десятки портов, аэропортов и промышленных парков. Там, где американский грант может согласовываться годами, китайские компании начинают строительство через шесть месяцев. Форум по китайско-африканскому сотрудничеству (FOCAC) стал главной дипломатической площадкой континента с незападной державой, а торговый оборот между Китаем и Африкой почти вдвое превысил американо-африканский.
Однако эта модель не лишена недостатков. Китайские кредиты вызывают обеспокоенность по поводу долговой нагрузки в таких странах, как Ангола, Кения и Замбия. Экологические экспертизы часто проводятся поспешно или игнорируются, а технологические гиганты вроде Huawei и ZTE, создавая «умные города», нередко экспортируют и технологии «цифрового авторитаризма». Тем не менее, для африканских лидеров, которым нужна инфраструктура, а не лекции, предложение Пекина остается привлекательным – развитие без демократизации.
Европейский союз остается крупнейшим донором и торговым партнером Африки, но его политика разрывается между нормативными амбициями и геополитическими тревогами. Инвестиционный пакет Global Gateway обещает вложить 150 миллиардов евро к 2027 году, но помощь ЕС часто сопровождается условиями, которые многие африканские правительства воспринимают как старый патернализм в новой, «зеленой» обертке. При этом уникальная сила Европы – в инвестициях в институты, гражданское общество и региональную интеграцию, что предлагает версию «мягкой силы», основанной на демократических ценностях.
Индийский след в Африке менее заметен, но не менее значим. Опираясь на историческую солидарность и общий опыт развития, Нью-Дели делает ставку на образование, здравоохранение и технологии. Индия предоставляет тысячи стипендий, ее фармацевтические компании поставляют треть непатентованных лекарств на континент, а телекоммуникационные гиганты, как Bharti Airtel, обслуживают более 100 миллионов абонентов. Вместо мегапроектов Индия инвестирует в солнечные микросети и профессиональное обучение, предлагая «тихую силу», которая находит отклик у технократов.
Присутствие России носит узкий, но стратегический характер и больше связано с рычагами влияния, чем с щедростью. Кремль – главный поставщик оружия на континент. Через ЧВК, такие как «Группа Вагнера», Москва предлагает поддержку в обмен на права на добычу полезных ископаемых, став гарантом безопасности для режимов, столкнувшихся с повстанцами. Хотя торговля с Россией невелика, Москва использует другие инструменты – от субсидированных поставок зерна до сделок по атомной энергии, предлагая партнерство «без лишних вопросов».
На этом фоне все активнее заявляют о себе Япония и Южная Корея. Токио через свою давнюю инициативу TICAD продвигает «качественную инфраструктуру» и промышленное развитие, делая акцент на качестве и долгосрочных обязательствах. Сеул, опираясь на собственный опыт быстрой индустриализации, позиционирует себя как модель для «скачкообразного развития», делая упор на человеческий капитал и цифровые технологии. Для африканских стран они предлагают альтернативу, сочетающую технологический опыт и институциональное укрепление без политических условий или долговых ловушек.
Сегодняшние внешние партнерства Африки объединяет не подчинение, а стратегия. Это «мультивекторность» – осознанное взаимодействие с несколькими державами для максимизации своей выгоды и сохранения суверенитета. В Сенегале солнечные фермы строятся на деньги ЕС, дороги – китайскими подрядчиками, а больницы используют индийские технологии. Африканские государства больше не пассивные получатели помощи, а активные игроки, которые все чаще сами определяют правила игры. Создание Африканской континентальной зоны свободной торговли (AfCFTA) – яркое тому подтверждение.
Для Соединенных Штатов это момент для переосмысления. Пока Китай строит порты, Европа финансирует зеленую энергетику, Индия обучает врачей, а Россия поставляет оружие и зерно, США рискуют запомниться своим отсутствием. Их некогда мощные институты развития недофинансированы, а риторика чаще сводится к противодействию Китаю, чем к поддержке Африки. Вопрос уже не в том, проигрывают ли США в конкуренции – они уже проиграли. Вопрос в том, хотят ли они вообще играть. В мире, где дороги и больницы определяют влияние, одних дронов и послов недостаточно. Развитие – это не благотворительность, а государственное искусство. И в Африке оно может определить разницу между тем, чтобы тебя помнили, и тем, чтобы тебя забыли.
