Недавние военные учения Китая в Южно-Китайском море с ночными стрельбами и маневрами – это не просто демонстрация силы, а часть долгосрочной стратегии по укреплению своего влияния, как отмечают в своем исследовании Скотт Н. Романюк, Ампаро Памела Фабе, Ласло Чичманн и Цзюньчжи Сун. Пекин планомерно консолидирует морское присутствие, подкрепляет территориальные претензии и меняет региональный баланс сил, запуская динамичный цикл стратегической адаптации, в котором Китай, США, их союзники и страны региона постоянно корректируют свою политику в ответ на угрозы.
Страны Юго-Восточной Азии реагируют на это по-разному. Индонезия и Малайзия придерживаются стратегии «хеджирования», балансируя между экономическим сотрудничеством с Китаем и связями в сфере безопасности с США. Филиппины и Вьетнам активно противостоят Пекину, опираясь на альянс с Вашингтоном, в то время как Камбоджа, Лаос и Мьянма, наоборот, склоняются к сближению с Китаем для получения экономических и дипломатических выгод. Этот спектр позиций подчеркивает, что Ассоциация государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН) не просто реагирует, а активно формирует собственные подходы для сохранения автономии в условиях обостряющегося соперничества великих держав.
В основе морской стратегии Китая лежит смесь истории, национализма и долгосрочного расчета. Старая «линия из девяти пунктиров», символизировавшая претензии Пекина, в 2023 году на официальной «стандартной карте» превратилась в «линию из десяти пунктиров». Для руководства КНР эта линия олицетворяет цель «национального возрождения», ключевую часть политической идеологии при Си Цзиньпине. Этот нарратив уходит корнями в «столетие унижения», когда иностранные державы навязывали Китаю неравноправные договоры. Возвращение контроля над спорными морскими пространствами рассматривается как историческая миссия по восстановлению достоинства страны.
Море для Китая также незаменимо экономически. Считается, что под его дном находятся залежи всех 17 редкоземельных элементов – минералов, критически важных для современных технологий, обороны и зеленой энергетики. Они используются во всем: от смартфонов и аккумуляторов до высокоточных ракет, радаров и ветряных турбин. Контроль над этими ресурсами поддерживает высокотехнологичное производство Китая, его амбиции в области возобновляемой энергии и модернизацию армии, а также имеет решающее значение для космической программы страны, связывая современные достижения с древней мифологией и культурным наследием через названия миссий, таких как «Чанъэ» и «Тяньгун» («Небесный дворец»).
Пекин активно использует многоуровневый подход для утверждения своих претензий, включающий правовые, экономические и силовые меры. В правовой сфере Китай прибегает к так называемой «законодательной войне», избирательно принимая или отвергая международные решения. Яркий пример – отказ признать решение Постоянного арбитражного суда 2016 года в пользу Филиппин. Одновременно КНР делает упор на свои «исторические права». Экономическое давление также является инструментом: торговые соглашения и инвестиции часто используются для разобщения стран Юго-Восточной Азии. Важнейшим инструментом принуждения стало морское ополчение – формально гражданские рыболовные суда, координируемые с ВМС и береговой охраной. Они создают напряженность в спорных районах, не провоцируя открытого конфликта, и позволяют Пекину сохранять «правдоподобное отрицание» своей причастности.
Искусственные острова Китая, такие как рифы Файери-Кросс, Суби и Мисчиф, превратились в полноценные военные узлы. На них размещены взлетно-посадочные полосы, ракетные комплексы, радары и укрепленные укрытия. Эти объекты интегрированы в сложную архитектуру ограничения доступа (A2/AD), включающую «убийцы авианосцев» – ракеты DF-21 и DF-26. Все это повышает риск просчетов и случайной эскалации, поскольку столкновения между кораблями и агрессивные перехваты самолетов становятся все более частыми. Например, в 2023 году самолеты ВМС США, выполнявшие операции по обеспечению свободы судоходства, неоднократно сопровождались китайскими истребителями.
Морская напористость Китая не ограничивается Южно-Китайским морем. Она распространяется на Восточно-Китайское море, где обострился спор с Японией вокруг островов Сенкаку/Дяоюйдао, и на южную часть Тихого океана, где Пекин расширяет присутствие через соглашения о безопасности, как с Соломоновыми Островами. Это свидетельствует о многовекторном подходе к морскому соперничеству, позволяющем Китаю проецировать силу, собирать разведданные и влиять на обстановку в стратегически важных точках по всему миру.
В ответ США и их союзники наращивают сдерживание. Американские авианосцы, такие как USS George Washington и USS Nimitz, практически постоянно присутствуют в регионе, проводя учения с партнерами, включая Японию и Филиппины. Эти развертывания дополняются воздушной разведкой, патрулированием подводных лодок и программами по наращиванию потенциала региональных флотов, что демонстрирует решимость Вашингтона защищать свободу навигации.
Филиппины, находясь на переднем крае противостояния, умело балансируют между географической близостью к Китаю и прочным союзом с США. Совместные патрули, обмен разведданными и учения укрепляют возможности филиппинского флота. Кроме того, Манила активно использует дипломатию и международное право. Как председатель АСЕАН в 2026 году, страна намерена возглавить разработку давно откладываемого Кодекса поведения в Южно-Китайском море.
Несмотря на силовое давление, Китай продолжает развивать и региональное сотрудничество. Совместное управление рыболовством, инвестиции в инфраструктуру в рамках инициативы «Один пояс, один путь» и гуманитарная помощь создают двойственный образ Китая: с одной стороны – напористый игрок, с другой – партнер, предлагающий экономические выгоды. Эта двойственность усложняет принятие решений для стран региона, которым приходится постоянно взвешивать риски принуждения и ощутимые стимулы взаимодействия. Способность акторов – как индивидуально, так и коллективно – управлять этим соперничеством, не доводя до конфликта, определит архитектуру безопасности Индо-Тихоокеанского региона на десятилетия вперед.
