Недавний ракетный взрыв в Файзабаде, столице отдаленной афганской провинции Бадахшан, стал зловещим знаком того, что возвращение движения «Талибан»* к власти не положило конец нестабильности, а лишь изменило ее форму. Атака на одну из ключевых зон безопасности, приведшая к жертвам среди боевиков, – это не просто тактическая потеря для Кабула, а четкий политический сигнал: вооруженное сопротивление и внутренние конфликты постепенно перерастают в общий кризис.
Это подрывает исторический нарратив талибов, которые преподносили свою победу как очищение от бесконечного конфликта в Афганистане. Вместо этого вскрывается неприглядный факт: группировка может контролировать столицу, но ей не хватает власти над всей страной. То, что даже «Фронт свободы Афганистана» смог организовать нападение на укрепленную базу, демонстрирует не только его активность, но и распространение идей, подпитываемых местной враждой, этнической напряженностью и чувством политической маргинализации. В таких регионах, как Бадахшан, исторически противостоявших централизованному господству, кабульских правителей все чаще воспринимают как чужаков.
Текущий этап особенно опасен не столько наличием вооруженной оппозиции, сколько расслоением конфликтов, которые становятся новой реальностью для Афганистана. Это уже не односторонняя идеологическая борьба. Вместо этого мы видим мозаику сопротивления, состоящую из этнических сетей, местных влиятельных лиц, бывших силовиков и разочарованных общин, чьи экономические средства к существованию разрушены. Эта разрозненная сила не обязательно стремится свергнуть власть талибов, но создает крайне нестабильную ситуацию, в которой насилие может вспыхнуть в любой момент и беспорядочно распространиться по провинциям.
Тем временем становится все труднее игнорировать трещины и внутри самого движения «Талибан». Движение, которое раньше держалось на дисциплине и общей цели по изгнанию иностранных сил, теперь столкнулось с еще более серьезной задачей – государственным управлением. Противостояния между идеологами и более прагматичными командирами, между пуштунским югом и непуштунскими новобранцами, между местным и центральным командованием в Кандагаре и Кабуле становятся все более явными. Эти разногласия ослабляют аппарат безопасности режима, затрудняя выработку единого ответа на растущее число дерзких атак.
Последствия этого внутреннего распада выходят далеко за рамки статистики с полей сражений. В Афганистане управление страной характеризуется непоследовательностью, страхом и параличом. Местные правители часто находятся на милости у провинциальных командиров. Правосудие отправляется несправедливо, колеблясь между религиозным применением закона и торгом за власть. Экономика, уже подорванная санкциями и изоляцией, страдает от внутренней конкуренции за источники доходов и налогообложение. Простые афганцы оказались зажаты между вооруженными группами, коррумпированной администрацией и неэффективной экономикой, что оставляет им мало выбора, кроме как выживать за счет миграции, контрабанды или присоединения к местным ополчениям.
Жестокое столкновение в Бадахшане – еще одно напоминание о вызове, с которым столкнулся «Талибан». Отдаленные горные районы Афганистана традиционно были автономны, и ими никогда не было легко управлять. Национальная идеология здесь слаба, а преданность определяется скорее чувством принадлежности к своей местности. Жесткая и централизованная структура талибов плохо вписывается в такой ландшафт. Любая попытка насадить однородную власть может спровоцировать новые волны инакомыслия, подавить которые движение сможет лишь ценой чрезвычайно высоких человеческих и политических издержек.
Эти события должны развеять оставшиеся в мире иллюзии о том, что в Афганистане наступила эпоха стабильности, пусть и авторитарной. Внешние силы, которые втихую возобновили контакты с талибами по практическим соображениям – борьба с терроризмом, безопасность границ, торговля, – делали ставку на способность режима сдерживать внутренние беспорядки. Но Бадахшан показывает, что крышка этого котла уже дребезжит. Чем больше насилие распространяется внутри страны, тем выше риск его перелива в регион – будь то через потоки беженцев, сети боевиков или этническую солидарность, выходящую за пределы границ.
Возможно, самый печальный аспект заключается в том, какой урон этот новый виток насилия наносит самому афганскому обществу. Граждане устали от войны, которая длится уже более 40 лет. Семьи, которые были убеждены, что окончание иностранной оккупации наконец-то даст им передышку, теперь наблюдают, как война переструктурируется в другие, более локальные формы. Психологический эффект разрушителен: линии фронта размыты, враги невидимы, а будущее кажется неопределенным и хаотичным.
Руководство «Талибана» утверждает, что такие вспышки, как в Файзабаде, являются единичными случаями, которые можно контролировать и которые спровоцированы спонсорами из-за рубежа. Это политически удобное, но аналитически пустое объяснение. Движения сопротивления питаются не иностранными заговорами в вакууме, а провалами государственного управления, маргинализацией, репрессиями, экономическим крахом и этническим отчуждением. Пока эти условия существуют, новые вооруженные группы будут продолжать формироваться, независимо от того, сколько лидеров будет арестовано или боевиков убито.
Насилие в Бадахшане в этом смысле – не просто проблема безопасности, а симптом структурного разложения. Сегодня Афганистан напоминает скороварку, источниками нагрева для которой служат вооруженное сопротивление, борьба элит, экономический коллапс и социальное отчаяние. Каждый из этих факторов усиливает другой. Репрессии порождают негодование, негодование ведет к насилию, насилие – к новым репрессиям. Это порочный круг, у которого при нынешней политической системе нет видимого выхода.
* Террористическая организация, запрещенная в РФ.
